Отзывы родителей взявших детей из детдома

Сегодня мне исполняется 30 лет. И я делаю себе (и может быть, вам) такой подарок.

Всё началось с ШПР (школы приёмных родителей).

Внутри, всё решилось намного раньше. Но процесс усыновления начинается с ШПР.

Я всегда знала, что есть дети, которым повезло меньше.

Вот и пошла в опеку по месту жительства. У нас город маленький, всё в одном месте.

Заполнила анкету. Записалась на прохождение школы.

Сначала я прошла школу, потом и муж. У мужа всё легко прошло, у меня с самого начала всё пошло не так. При написании заявления, соц. работник довела меня до истерики. Я к ней вернулась во второй раз, и включила согласную дамочку. Я до сих пор ей благодарна. Жаль здесь нельзя писать личные данные. Она видит таких как мы, очень много за день. И видит у кого какие мотивы преобладают и хватит ли моральных ресурсов.

Мне она с порогу заявила, что я слабачка и мои мотивы ясны, но их не достаточно.

Очень многие «сливаются» уже на этом этапе. С мыслями «да на фига мне это надо». Кто-то возвращается, кто-то нет.

Что представляет из себя шпр в городе Норильске?

5 дней, с 10 и до 18 вечера, каждый день. С пятницы по вторник. После подачи заявления, перезвонили через 1,5 месяца и пригласили пройти школу. Так долго потому, что некоторые специалисты были приезжие. А там то несовпадение графиков, то непогода.

Юрист, психологи, психиатр, специалисты органов опеки и даже полицейский с участковым.

Я так понимаю нам крупно повезло. Обычно на шпр достаточно психолога, сотрудников опеки и юриста. И то, даже у них не успеваешь всё почерпнуть.

Занятия и материалы были интереснейшие. Полезнейшие знания и не хилое прокачивание навыков..я бы рекомендовала пройти шпр даже тем, кто только своих планирует.

Сотрудники сплошь супер-профессионалы. Добрые, отзывчивые, умные, сочувствующие, терпеливые.

Я ещё до школы сидела на форумах по усыновлению, форумы приёмных родителей, и многое знала. Но в школе обсуждается всё! О проблеме приёмных детей, о наших чертах, которые определяют наш жизненный путь, работу, семью, друзей. Школа помогла понять внутренние мотивы, которые определяют поведение детей в том или ином возрасте и в той или иной ситуации, показала пути урегулирования возможных конфликтов. Понравились методы, применяемые на тренингах: беседы, обсуждения, диалоги, рисунки, игровые ситуации. Мы все разные, но к каждому из нас был найден индивидуальный подход. Сказать,что специалисты школы добросовестно относятся к своему делу — не сказать ничего! Они не просто дают информацию о том, что нас ждёт, а учат видеть, слышать, понимать и контактировать, чтобы снизить риски конфликтов для образования устойчивых семей с приемными детьми.

Школа помогает утвердиться.

Сомнения прочь.

В итоге, 06.12.2015 года мы получили заключение — с того момента могли взять ребёнка в семью.

Заключение у нас на одного ребёнка. Но выдают и на двух.

*

Сразу скажу. Я не хочу рассказывать о дочери, про её прошлое, про её 14! диагнозов, ни один из которых, в последствии не подтвердился. Не хочу рассказывать про то, как её трижды! возвращали в детдом.

Во-первых, я уважаю личное.

Во-вторых, я не хочу чтобы вы тут слезами всё заливали.

Ну и самое главное, моя дочь сейчас, мой фанат номер один. Мы с ней дружим вконтакте. На её фан-портале. Здесь она тоже всё читает, и хоть она дала добро на любую публикацию о ней, — прошлое пускай и останется в прошлом. Расскажу только поверхностно и только о своём.

*

Школу проходят один раз в жизни!

По окончании шпр выдаётся свидетельство о прохождении подготовки лиц, желающих принять на воспитание в свою семью ребенка, оставшегося без попечения родителей, на территории Российской Федерации.

Пока идут занятия можно начать собирать справки. Справку о несудимости заказали в МФЦ, ждали 3 недели, действительна она год. Плюс справка о доходах семьи, и мамы и папы, не переживайте, указывайте как есть, эта информация никуда особо не двигается, только для опеки. Также нужна краткая автобиография, у меня был образец. Я ФИО, родилась там-то, училась здесь-то, работаю тут-то, имею опыт общения с детьми, материально обеспечен, морально готов принять ребёнка. Всегда приветствуется не шаблонная информация, но это не обязательно. Я дополняла информацией о моём опыте общения с детьми.

Также нужен, документ, который подтверждает ваше право собственности на жилое помещение или копия финансового лицевого счета и выписка и домой книги. У нас было свидетельство о праве собственности + выписка об отсутствии задолженности по оплате коммунальных платежей — обязательно потребуют дважды: для опеки, когда придёте становится на учёт и для суда когда уже найдёте ребенка в семью.
Медицинское заключение о состоянии здоровья. Эту справку можно получить только в государственном или муниципальном учреждении. Не обязательно по месту жительства. Это заключение имеет самый короткий срок годности — 6 месяцев. Если в этот срок не удастся найти малыша или усыновить его, то заключение нужно будет обновить. То есть снова пройти диспансеризацию. Мы прошли всех врачей бесплатно.
+ Копия свидетельства о браке, если есть.
+ Свидетельство о прохождении ШПР.
+ Копии документов, удостоверяющих личность. Это основные документы. Опека может попросить копии других документов. Копии дипломов об окончании ВУЗа, сертификаты о дополнительном образовании, свидетельство о рождении детей (если есть) и т .д.

У нас был такой список. В регионах может разниться. В любом случае вам выдадут полный перечень требуемых документов, справок и ксерокопий.

Картинка с сайта: irecommend.ru

Анализы для заключения терапевта

Когда весь этот пакет у вас на руках мы можете снова отправиться в органы опеки. Ваши документы примет специалист. Проверит, сообщит всё ли верно. Если всё хорошо. И документы в полном порядке, то нас попросили написать заявление с просьбой о постановке на учёт в качестве кандидатов в усыновители и отправили нас домой, сообщив, что через неделю к нам приедут в гости сотрудники органов опеки, осмотреть жилье, чтобы составить акт обследования жилищно-бытовых условий. Именно сотрудники органов опеки будут принимать решение о том достойны вы быть усыновителями или нет.

Квартирка у нас просторная, не захламлённая, я её люблю и регулярно убираюсь. Но потом глянули на нашу свору мохнатых, пернатых, собаккошекптиц и очень хотели их спрятать у родителей, но решили быть честными с самого порога, да и стресс животным не нужен и родителей жалко. В назначенный день, Муж привёз сотрудниц органов опеки к нам. Я приготовила очень гостеприимный стол. От угощений отказались. Оказались очень милыми дамами, с отличным чувством юмора. Просмотрели всё тщательно за домашних питомцев наваляли, но видя как пацаны стали нашего маламута за свои спины прятать, оттаяли. После всех формальностей, и не много пустой болтовни они ушли, и через неделю позвонили и пригласили забрать Заключение о возможности быть усыновителями. И далее уже начался активный поиск ребёнка.

Есть определенный порядок усыновления детей дошкольного возраста, школьного возраста, деток с серьёзными заболеваниями, детей с братьями и сёстрами родными. Они разнятся и каждый год что-то меняется и дополняется. Но вся эта информация есть в свободном доступе, в интернете, и опека, вам подскажет.

И так, вам присваивается статус усыновителя и ставят в очередь по вашему региону. Очередь у нас регионе (Красноярский край), большая. Но в других городах ОГРОМНАЯ. Самое сложное — это новорожденные. 75% «заявок» именно на них приходится.

В анкете мы указывали возрастной диапазон от 0 до 18 лет.

Мы посетили ФБД (Федеральная База Данных), там уйма анкет, но на усыновление редко здоровые попадаются, у всех серьёзные диагнозы.

Я вам скажу самый главный совет, если вы ищите ребенка на усыновление. Не верьте ничему с этих баз данных. Начиная от фотографий, заканчивая диагнозами. Если заинтересовались, берёте и едите, лично знакомьтесь и смотрите. Есть миллион историй, когда писали, что ребенок лежачий, а он ходит. И так далее. Вы можете это и по нашей истории отследить. Когда мы оформили документы на дочь нам пришла выписка из карты, там написано было 14 диагнозов, которые разбились в пух и прах об время и семью.Про фото тоже ясно. Их стараются обновлять. Но бывает годами ничего не меняют. Вы увидели на фото белокурого ангела, а когда приехали, то волосы в поменяли оттенок и стали прической-горшок.

Какие бывают формы семейного устройства:
Формально их четыре формы. Усыновление, опека — возмездная: примерная семья или патронат и безвозмездная опека. А по факту две: опека (приёмная семья), усыновление. Мы выбрали сразу для себя усыновление. Просто мы так решили — усыновим и будет малыш с нашей фамилией с новым именем. Но у каждой формы есть свои плюсы. С заключением о возможности быть усыновителем, можно взять ребёнка под опеку. Решение о передаче ребёнка под опеку принимает опека, а вот усыновление рассматривается в судебном порядке.

При усыновлении жестче условия для родителей: по квадратуре жилья,по доходам и далее. Но опять -таки, нет ничего невозможного. Есть истории когда и без собственного жилья, в съёмную брали детей. Отвлеклась. При усыновлении ребенку можно менять дату рождения ФИО, он приравнивается к своерожденному по всем правам, отказаться можно только через суд. Никаких льгот, и тайна усыновления. Но это не лафа, опека также приезжает и навещает своих патронатов. Если беда, то забрать вполне могут.

Приемная семья — это когда вы, заключаете с опекой договор о воспитании ребенка до 18 лет, не меняя никаких данных, получаете деньги на его содержание, за которые нужно будет отчитываться и вознаграждение за которое отчитываться не нужно. В 14 лет ребенок может взять фамилию и отчество родителей, и сменить имя при желании. Но есть вероятность, что био-родители могут опомниться, исправиться, напрячься и вернуть ребенка. Такое очень редко, но бывает.
У нас тайны не было и не будет. Я, согласна с тем, что не нужно из этого делать тайну и оберегать её.

Более подробно о формах устройства придётся ознакомиться самим или спрашивать у опеки у других сопричастных лиц. Усыновителями и опекунами могут быть не только семейные пары. Я знакома со многими матерями-одиночками, живущими в малометражке, со своими детьми да ещё и с приёмными, есть знакомые и папы такие. Было бы желание и вас ничто не ограничит, ни малый заработок, ни 5 метров на человека. Но это только про адекватных родителей, которые без тяжёлых травм и с огромной любовью, заполняющей всё. Про другие мотивы не берусь судить.

Хотя, выскажусь, однажды, об этом: до недавнего времени, когда не сильно углубилась во всё это и не подружилась с прекрасными приёмными семьями, думала, что люди, которые берут детей из детских домов — герои. Такой шаг! Браво!

А что на деле? Очень много усыновителей — незрелые люди с комплексами неполноценности, которые ищут в новом человечке утешения и способ самоутвердиться. С громадными трещинами в сердце и не верными ориентирами и ценностями. Для которых появление нового члена семьи является спасением от самих себя и своих серых будней. Для которых принятие ребёнка в семью способ нажиться на его льготах. Забрав ребёнка с психологическими травмами (они есть 100% у всех, даже у новорожденных отказничков), непроработанными эмоциями, зажимами, они начинают залюбливать ребенка, сажать себе на голову или наоборот — издеваться, требовать то, чего он, по ряду причин, не в состоянии дать.
А через некоторое время возвращают детей утверждая, что они плохие, что генетика, что они ошиблись в выборе. И уходят не обернувшись.
Если вы идёте в детский дом для того, чтобы подарить любовь, обогреть «сиротинушку», спасти, изменить чью-то судьбу, то НЕ ХОДИТЕ ТУДА, вам там делать нечего!
И лишь идите туда для того, чтобы взять СВОЕГО ребёнка, но, каким-то чудным образом, рождённого другим человеком.

Мою дочь возвращали трижды. У меня нет вопросов к её биологическим родителям. У меня вопрос вот к этим семьям. «Вы чем думаете?»

Не думайте, что я вся такая прекрасная, раз взяла приёмного ребенка в семью и сейчас сижу и умничаю. Я имею на это право. Когда видела эти глаза потухшие, когда дочь меня ломала, каталась по мне и моему эго. Когда меня рвало от мысли о ней. Когда добивали знакомые и даже прохожие. Да едрён батон, СТОЛЬКО всего было. За что-то стыдно. У всех своя история, нет ни одной одинаковой истории усыновления. И все пройдут через адскую и жгучую боль. Придётся рвать себя и собирать себя новую. Но у нас было всё легко. Да, я только так могу сказать. Легко нашли, легко приняли и легко зажили. По-другому и быть не могло. Потому, что у меня, это не желание кого-то там спасти, а без розовых очков. И с максимальной подготовкой. Предварительно отрастив толстый дзен.

Не поверите как много людей которые считают, что детям в дди (детский дом-интернат), не плохо,мол, чисто, кормят хорошо, игрушки, подарками заваливают, столько персонала. Эти заведения бездна, пекло, чистилище. Детям там не место, детям место дома.

*

Нашу дочь мы нашли в Яранске (это 750 км. от Москвы, и ещё дальше от Норильска)

Ей сейчас 11 лет.

21.12.2016 она стала нашим членом семьи.

В мой день рождения. Это случайно совпало. Сегодня 2 года как дочь с нами.

Мы полетели к ней на 8 дней. За это время было две встречи.

Нашли в региональной базе. Не знаю как мы поняли, что это «она», это не была любовь с первого взгляда. Фотографии мне не понравились. И вроде ничего не предвещало беды :), просто мы переспали с этой идеей. Как-то плавно и пришли к этому решению. Дети были за.

В базе можно выбрать одного ребенка, на встречу с которым и выпишут пропуск. Других детей, увидеть нельзя. Поэтому не бойтесь, вас не обступит куча детишек с глазами кота из Шрека, хватающих за юбку с криком «мама!»

Сейчас так не делают. Да и много стереотипов разбились.

Мои первые слова при встрече были: » хочешь я буду твоей мамой?». Она ответила нет.

Для усыновления ребенка старше 10 лет требуется обязательное согласие самого ребенка.

Дочери не было 10 на момент усыновления, но суд всё равно учел её личное мнение.

Она сказала нет.

Суд оценил степень её искренности в этом вопросе.

Её статус позволил нам усыновить её сразу же.

Ничего менять не стали. У неё красивая фамилия и имя, только отчество поменяла.

В день, когда суд принимает окончательное решение, усыновители наделяются всей полнотой прав (статья 137 СК РФ) по отношению к ребёнку, определённых статьёй 12 Семейного кодекса. Органы ЗАГС информируются судом автоматически, путём направления выписки из решения в течение 3 дней. С момента получения выписки, ЗАГС проводит стандартную процедуру регистрации несовершеннолетнего, родительских прав и иных норм, содержащихся в результативной части. В отношении судьи, прокурора, иных лиц, имеющих данные об усыновлении, формируется соглашение о тайне усыновления и её обеспечению.

Ёкнуло у меня? Нет!

Просто поняла, что могу стать её родителем.
Дочь просила разрешения назвать меня мамой при первой совместной прогулке, но я не разрешила. А потом, когда летели домой, один раз позволила себя так назвать и уже больше по-другому дочь меня не называла. Просто на тот момент у нас документы не были готовы и я не хотела обнадеживать ребенка раньше времени.

Да, будет у вас всё! И это всё от позиции взрослого все зависит. Ребенок, даже если ему 18 лет, не должен и не всегда может контролировать ситуацию.

Меньше всего я задумываюсь о генах.

Кто из нас может похвастаться тем, что знает свои корни глубже бабушек, прабабушек, в лучшем случае? Мы никогда не знаем, что может проявиться в родном ребенке. Дочь растет добрым, творческим человеком. Прекрасно танцует, рисует, плавает, жалеет бездомных животных, любит готовить, не любит зоопарки, как символ несчастья зверей, она преданная подруга, защитник всех незаслуженно обиженных, и просто замечательный человек. Она наш билет в первый ряд.
Есть очень близкие родственники, которые на любой мой рассказ о дочери выдают одно и тоже, » А что ты хотела? Гены!»
Давно забила на это всё. Только не понимаю, зачем эти люди напоминают мне о генах. Это как дать пинок человеку на краю пропасти и перекрестить его в падении.

Знаете как прививают растения и деревья? То есть есть одно растение, к нему прививают другое, и оно может быть совсем «другого поля ягодка». Должно быть много схожестей, должен быть плотный контакт и тогда, может быть..

Вот моя дочь эта привитая веточка нашего дерева, такая «не такая»! Но такая. И наша.

Например, она очень круто рисует. В нашей семье и роду никто этим похвастаться не может.

Картинка с сайта: irecommend.ru

Рисунок дочери

Наши родные нормально эту новость приняли. Друзья поддерживают по максимуму.

Дети нормально приняли дочь, детям легче всё это даётся. Не всегда, но всё же.

И по поводу новорожденных хотела сказать. Почти все, кого я опрашивала сказали что усыновили бы новорожденного. Это понятно и оправданно, но на самом деле, годами проводившиеся исследования доказывают, что те дети у которых была Мама (пусть всего 3 года, пусть била дитё) им легче, а детки которые с рождения не знали Мамы — это гремучая смесь. Это на эмоциональных уровнях замешано. Но это не значит что их не надо брать! Берите кого Бог даст.
Мои советы приёмным родителям:

— Если нет отторжения — берите ребёнка. Не ждите бабочек, красивой музыки и слёз. Это из фильмов.

— Накопите денег побольше.

— Заранее пропишите себе режим. Это вопрос безопасности. Иначе в процессе не до этого будет. А режим и распорядок наше всё.

— Заранее найдите хорошего психолога. И себе и ребенку. Мне больше помощи понадобилось. Об травмы детей, сам не хило травмируешься.

— Хорошенько отдохните перед усыновлением/опекой.

— Продумайте программу реабилитации и читайте, читайте, читайте.

— Найдите заранее няню, человека, кому можно доверить детей на пару часов. Даже если вы не собираетесь из дома выходить.

— Займитесь физическим состоянием. Подлечите всё, что можно подлечить.

— Ничего не бойтесь. Ни проблем, ни адаптации.

Ищите и пополняйте свою ресурсность. Нет ничего страшнее, когда есть только чувство долга. Это не верно и так не должно быть.

Мы потратили деньги на недельное путешествие, психолог пять раз в неделю для меня и семь раз в неделю для дочери. На репетиторов масса денег ушла. Сейчас дочь отличница, но тогда надо было догонять и перестраиваться.

Через пришедшего ребенка обязательно всколыхнутся все ваши завялявшиеся страхи. У всех они свои, поэтому и история у всех своя.

У меня был затык о безопасности. Помимо стандартных тревожностей, были и очень ужасные мысли, типа: «а вдруг ребенок убьет нас во сне? А что если он возненавидет пацанов и будет им вредить?» Не знала как избавиться от всего этого. И с психологом прорабатывали, но тревожность не проходила.

Однажды мы (я и трое детей), шли домой из школы. С дочерью у нас была напряженная беседа, но это я ещё сдерживалась из-за сыновей. Мы живем в девятиэтажке на 5 этаже, зашли в лифт. И тут дочь начинает истерить, кидаться из стороны в сторону, раскачивать кабину, пипец как страшно стало. А истерила она не от страха, а просто кому-то что-то доказывала, разозлить пыталась, выбить нас из равновесия. Лифт сломался и не работал ещё 2 недели. Я захожу в комнату поговорить с ней, а она с собранными вещами сидит. С таким вызовом в глазах и говорит: «ну я пошла, ты ж за этим пришла, вернуть меня обратно». И ведь и за меньшее возвращают. Конечно я её наказала, подулась немного, но самое сильное наказание ей, — это нытьё по поводу сломаного лифта. На неё бурчал весь подъезд, все две недели, мои дети, старички что живут на 8 этаже. По-началу дочь огрызалась, говорила: «это всё потому, что я приёмная?» (из разряда «это потому, что я чёрный? :)). Потом смирилась и была замечена в подъеме пакетов из магазина на 9 этаж. И среди этих волнений я как-то и не заметила как и этот страх ушел.

Хоть мне и не приходилось ездить на работу, но сил не было под конец дня. Иногда все силы уходили на то, чтобы встать с кровати с утра и весь день как птенец выпавший из гнезда. Поездка к друзьям, или выставка, всё, что вы любите, наесться этим надо, чтобы хватило на какое-то время.
Продумайте программу реабилитации для себя, подушку безопасности.
Договоритесь на работе о «декретном отпуске», даже если будущему «новорожденному» 15 лет». Всё решаемо. И всё пройдёт. Сейчас все и всё в семье функционирует с моим минимальным участием. Каждый ведет насыщенную жизнь и занимается чем хочет.

Я, скорее всего, не правильная Мама, но я балую дочь. Косички, резиночки, обилие розового, платья и юбочки.
Поэтому не бойтесь брать детей из ДД, они такие же, как свои!

Что смотреть встающим на этот путь?

Блеф, или с Новым годом. Этот обязательно.

Любовь. Фильм Катерины Гордеевой и фонда «измени одну жизнь». Этот обязателен также.

Большие и маленькие, СССР, 1964.
Валера, СССР, 1964.
Мужики, СССР, 1981.

Мачеха СССР
Парниковый эффект, Россия, 2005.
Чуча, Россия, 1997. Это мультфильм.
Шут, СССР, 1988.

Советские прекрасные, старые фильмы. Нет ничего их прекраснее и подходяще.

Я счастлив, что моя мать жива(2009)

Пути и путы.

Их много.

Смотрите ролики и лекции о привязанности и прочем. Смотрите и не рыдайте, за слезами не видно реальной картины.

Что читать?

Петрановская наше всё!

Петрановская Л. В класс пришел приемный ребенок. – М.: Студио-диалог, 2009. Обязаловка.

Петрановская Л. Дитя двух семей. Книга для приемных родителей. – М.: Студио-диалог, 2012

Гиппенрейтер Ю.Б. Общаться с ребенком. Как? – М.: АСТ, 2013

Настольная книга приемного родителя — СПб.: Санкт-Петербургская общественная организация «Врачи детям», 2007.

Любовь Воронкова. Девочка из города. Повесть. Любое издание.

Это мои любимые.

В нашем Храме купила хорошую книгу, но не могу найти ее.

«Все дети разные», — миллион раз да!
Но 100 детей из 100:
Нуждаются в безусловном принятии.
Достойны уважения.
Цветут и расцветают от любви.
Стараются соответствовать ожиданиям родителей.
И если вы зовете их оболтусами, то не удивляйтесь.
И если вы растите их в уверенности, что любовь нужно заслужить, вы собственноручно пишете им зависимую, слабую жизнь.

Будьте сильными и верьте в себя. И не лгите себе.

С наступающими праздниками!

Продолжение. Начало читайте здесь:

• Часть 1. Сбор документов

Я представляла себе выбор ребенка так: есть базы детей-сирот, где публикуются их фотографии, характеристики, видео с их участием, ты все это смотришь, выбираешь того, кто тебе больше всех симпатичен. Потом звонишь по телефону, который дан на страничке, там все про ребенка рассказывают, и если тебя ничего не пугает, ты приезжаешь в нужную опеку со своими документами, получаешь направление на знакомство с ребенком— и вот: он тебе симпатичен, ты ему тоже симпатична, и вы вместе уходите в светлую даль. Ну, отчасти — в том, что касается самого алгоритма, — примерно так и есть. Но выяснилось, что все эти фото, видео, характеристики не дают никакой объективной информации. Ребенок может оказаться совсем не похож на свое фото и описание. В его деле могут быть перепутаны любые данные: от цвета глаз до наличия братьев и сестер. Велика вероятность, что в опеке про ребенка ничего толком и не знают: ну есть у них какие-то документы, акты обследования квартир, свидетельства о рождении, медицинские заключения, постановления суда, и что? Много ли вы сами могли бы рассказать о человеке, имея на руках такие документы?

Детдома рассказывают про детей неохотно и не слишком честно, у них на то есть свои соображения. Дирекция обычно абсолютно не заинтересована в том, чтобы отдать ребенка: в сиротских учреждениях подушевое финансирование, и если детей мало — денег тоже мало, а то и вовсе могут закрыть. Поэтому ждать какого-то внятного взаимодействия от них не приходится. С воспитателями не так просто связаться. При этом они, со своей стороны, могут придерживать удобных, приветливых детей, а детишек с более сложным характером стараться побыстрее устроить: так агрессивный становится в их описании сильной личностью, неуправляемый — активным и любознательным, упрямый — волевым и усидчивым. Накладывается и множество субъективных факторов: некоторые работники сиротских учреждений из тех, что я встречала, были откровенно странными, они генерировали невероятные фантазии про детей, их личности и истории.

Выходит, тому, что говорится о детях, просто невозможно верить. Вдобавок то, как ребенок проявляет себя в детдоме, не слишком его характеризует. Дети в сиротских учреждениях прежде всего дико напуганы и заняты выживанием: представьте, что вы на полном ходу выпали из поезда или бежите от маньяка с ножом — насколько вы в этом состоянии сами на себя похожи? И это при том, что вы-то взрослый, у вас есть умение себя вести, навык преодолевать стрессы, с вами рефлексия, культура, опыт, а ребенок — ну он же просто как зверек. И если в детдоме он выбирает ластиться к взрослым, чтоб не пропасть, это вовсе не значит, что по природе своей он такой уж добродушный и ласковый: когда страх проходит, человек меняется.

Часто обсуждается, что в сиротских учреждениях ставят неправильные диагнозы. Ну да, это так, и механизм тут очень понятен: со своим ребенком, если у него есть какая-то проблема, вы сходите к одному специалисту, к другому, к третьему, и со всеми вы будете разговаривать. Вы найдете информацию об этой проблеме в сети, у вас будет свое мнение. А если за ребенка никто толком не отвечает, в его медкарту попадают все подряд соображения и подозрения, с которыми некому поспорить. При этом каких-то реальных проблем могут вовсе не заметить, списав их на естественную для ребенка-сироты задержку развития. Так что и в том, что касается здоровья ребенка, заочно нет никакой ясности.  

Ролики, которые снимают волонтеры или журналисты, бывают просто чудесными, проникновенными и трогательными. Но это же реклама, пусть и социальная. Возможно, производители товаров и услуг несут за свои слова даже большую ответственность, чем сентиментально настроенные граждане, которых несет на волне светлых чувств и желания помочь сиротке. И вот уже перед нами не просто несчастные перепуганные малолетки, а любители математики, юные изобретатели, увлеченные кулинары, талантливые артисты. Выясняется, что малютки мечтают стать врачами и учителями, летчиками и пожарными, архитекторами и археологами. Пускайте слезу себе на здоровье, но если ребенок из ролика вам действительно понравился и вы подумываете, не познакомиться ли с ним, выкиньте всё услышанное в мусорный бак.

Моя двенадцатилетняя приемная девочка рассказывала о съемках подобной программы так: «Ну, они мне говорят: “Ты что любишь?” Я отвечаю: “Ну, там… пожрать, поспать… подраться люблю”. А они мне: “А еще что?” Я отвечаю: “Ну… в компьютерные игры поиграть”. А они мне: “А в семью-то ты хочешь?” Я отвечаю: “Да не слишком, мне и тут хорошо”. А они мне: “Не, ну так дело вообще не пойдет! Что же с тобой делать?” Говорят: “Может, ты на какие-то кружки ходишь?” Я отвечаю: “Конечно, мы тут все ходим на кружки, чем же еще заниматься после школы”. — “На какие?” — “Ну, там… из бисера плетем, на шелке рисуем, из бересты вырезаем”. — “И что, получается у тебя?” — “Да конечно, нам же говорят, как что делать, мы по инструкции”. — “Вот! — говорят. — Нет сомнений, ты талантливая художница! Об этом и расскажешь!” А я им: “Как же я буду рассказывать? Я не умею”. А они говорят: “Ну мы тебя будем спрашивать, а ты отвечай, а потом мы наши вопросы вырежем, и получится отличный рассказ!”» Рассказ, подтверждаю как зритель, получился и в самом деле отличный! И никаких тебе пожрать, поспать и подраться.

На занятиях в Школе приемных родителей будущих опекунов постоянно прессуют фразой «Важно подобрать не ребенка семье, а подходящую семью для конкретного ребенка». Типа: это не вы выбираете себе ребенка, это мы выбираем детишкам родителей. Но эта фраза лишена всякого смысла, потому что никаких мы не существует и подобным подбором никто не занимается. Возможно, в некоторых детдомах и водятся психологи, размышляющие о том, какая семья подошла бы тому или иному воспитаннику. Но я таких не видела, во-первых, и с трудом верю в эффективность подобного подбора, во-вторых. Ситуации, когда перед ребенком и персоналом детдома ставят в линейку десять мам, а они совместными усилиями выбирают самую подходящую, невозможны даже в теории. Направление на посещение ребенка выдается любому желающему с заключением о возможности быть опекуном — пока ребенка посещает один кандидат, с ним не может познакомиться другой. И только от кандидата зависит, заберет он ребенка или нет. Дети старше десяти лет тоже должны написать свое согласие, и это отдельная история, но она связана не с пылкими детскими симпатиями и антипатиями, а с политикой конкретного детдома и количеством трэша у ребенка в голове. Например, в детдоме, где жила моя девочка, был силен миф, будто приемные родители на самом деле ищут рабов, которые будут целыми днями драить их дом. А основным достоинством будущих родителей считалось их материальное благосостояние: если уж быть рабом, то хотя бы у богачей.

Вот вы пришли знакомиться с ребенком — абсолютно все дают вам понять, что решить, хотите ли вы его забрать, надо как можно раньше, потому что, если вы будете приходить к ребенку без явного «да», это нанесет ему ужасную травму. Вы и сами так чувствуете: ходить к ребенку без явного «да» — свинство. Никаких особенных условий и сценариев для ваших свиданий у детдома нет, часто не находится даже отдельной комнаты, где вы можете пообщаться, — всё происходит вздорно, спонтанно, бестолково, и даже стены оказывают на вас психологическое давление; по сути, вы говорите свое «да» еще до встречи и берете кота в мешке. Исключение — это те случаи, когда вам удается познакомиться с ребенком как-то случайно, например, в детском доме работают ваши знакомые, они ведут детишек в музей, и вы встречаетесь там и тусуетесь вместе, не стараясь друг другу понравиться. Но обычно у вас нет возможности пообщаться с ребенком до того, как вы специально приходите с ним познакомиться. А это уже искаженная реальность, когда все так нервничают, что уже не способны трезво видеть друг друга. И даже если мозг посылает вам сигнал: нет, что-то не то, — ребенок уже настроился, и перед ним стыдно, опека уже настроилась, и перед ней неловко, а детдом, наоборот, строит козни, которым надо противостоять, и общее напряжение глушит сигналы мозга напрочь. Есть люди с крепкой нервной системой: им удается походить по многим сиротским учреждениям, они посещают дни открытых дверей в разных детдомах, знакомятся со множеством детей, советуются с независимыми врачами и психологами, пишут отказы, идут знакомиться снова. Но мой опыт скромен: я познакомилась всего с двумя детишками — и оба в итоге при мне.

Изначально я хотела взять маленькую девочку. Я думала: вот у меня своя малышка, и если взять еще одну девочку, лет четырех-пяти, то они смогут вместе играть. Но когда я стала смотреть базы и видеоролики, то заметила, что мальчиков там гораздо больше и симпатичные мальчики встречаются гораздо чаще, чем симпатичные девочки. Уже потом я узнала, что девочек чаще и охотнее забирают, таков общий тренд. Среднестатистический приемный родитель ищет здоровую маленькую девочку без братьев и сестер. Ну а в базах больше всего подростков; если здоровые маленькие девочки туда и попадают, то надолго не задерживаются. И я стала думать: возьму-ка я лучше мальчика, все ж девочек у меня уже двое, а мальчик всего один. Я выбрала по видеобазе нескольких мальчиков, но ни про одного не звонила — у меня не было на руках заключения, и я все переживала, вдруг его вообще не дадут.

Пока я собирала документы, почти всех мальчиков, которые мне нравились, забрали. Постоянный просмотр роликов стал нашим с дочкой общим ритуалом. В самарском доме ребенка был светленький улыбчивый мальчик, который нравился нам обеим, и как раз его почему-то никто не брал. И мы решили, что его и возьмем, как только мне дадут заключение. Я мечтала о том мальчике, представляла себе, как он впишется в нашу семью, собирала справки — в общем, все шло своим чередом. Тогда я еще не знала, что если малыша долго не забирают, то объяснение этому только одно: у ребенка ну совсем серьезный диагноз.    

В какой-то момент моя новая подруга, обретенная в Школе приемных родителей, прислала мне ссылку на программу, рассказывающую о детях-сиротах: каждый выпуск программы был посвящен одному ребенку, причем в основном снимали детишек постарше. Подруге понравилась там одиннадцатилетняя девочка. Мне эта девочка не слишком понравилась, но я стала смотреть другие ролики, листать страницы сайта программы. И увидела девочку, ту самую «талантливую художницу», которая понравилась уже мне. Программа о ней была снята уже больше года назад, но девочку так никто и не забрал; ей тоже было одиннадцать. Я позвала дочку, мы посмотрели программу вместе; дочке та девочка понравилась даже сильнее, чем мне. Именно дочка стала уговаривать меня позвонить и просто разузнать про ту девочку. Мне-то было понятно, что никаких «просто» в этих делах не бывает, я сомневалась и медлила. Но во мне началось уже какое-то движение к той девочке — я думала: а если бы со мной что-то случилось, и моя дочка попала в детдом, и о ней даже сняли бы программу, а ее бы так никто и не взял…

Теперь я знаю, что с моей дочкой такое случилось бы едва ли. Даже если бы я умерла и никто из друзей и родственников не взял бы ее к себе (что маловероятно, люди-то добрые), ее быстро забрали бы в приемную семью. Потому что дети обычных родителей попадают в систему крайне редко и очень ценятся. А обычный обитатель детдома — это ребенок, родители которого пьют, колются и ведут не слишком здоровый образ жизни. На ребенка им, скорее всего, было начхать, пока они с ним жили, ребенком особо не занимались, его наверняка били, он голодал и ходил в чем придется; иногда эти родители в психушке, чаще в тюрьме. И в этом смысле общепринятые представления о детдомовских малютках близки к реальности, а мои были гораздо романтичнее. Они были настолько романтичны, что я думала, думала про ту девочку — и в итоге позвонила по телефону со странички той программы.

В программе о моей девочке совсем забыли — выпуск-то был старый. Но они порылись в своих документах, снабдили меня контактами опеки. В опеке тоже не могли вспомнить, что это за девочка такая. Но дама была очень вежливой, она сказала: «Вы мне перезвоните минут через пятнадцать, я сейчас переберу все личные дела, может, и найду». И нашла. Когда я перезвонила, дама говорила со мной уже не просто вежливо, а сладко. «Да, конечно, — пропела она, — чудесная девочка, круглая сирота, мама умерла, никто ее не навещает… нет, кажется, навещает какой-то бывший сосед… но больше у нее никого нет. Вот уже два с лишним года в нашем детдоме, и никого, знаете…  ни одного кандидата, ни одного просмотра…» — «Ведь была программа, — сказала я. — Телевизионная. Я ее посмотрела. Неужели никто не звонил?» — «Ну, может, я чего-то не помню, — сказала дама, — может, были какие-то звонки. Но до нас так никто и не дошел. У девочки же инвалидность. Когда люди слышат про инвалидность, они, знаете, просто кладут трубку».  

Конечно, в той телепрограмме не было и намека на проблемы со здоровьем, и я тоже чуть было не положила трубку. Я совсем не собиралась  брать одиннадцатилетнего ребенка с инвалидностью. Здоровый малыш — да. Подросток с инвалидностью — ну я банально не справлюсь, ни с подростком, ни с инвалидностью. И собственные подростки — это ужас, чего уж говорить о приемных. Но я не могла выкинуть ее из головы. Я не была с ней знакома, я никогда ее не видела, а чувствовала себя так, будто сама сдала ее в детдом. Когда я звонила в опеку, я надеялась, мне скажут, что у девочки есть дядя, бабушка, троюродная сестра и они ее навещают, пяток бойких волонтеров занимается ее культурным развитием, а симпатичная семейная пара часто берет ее в гости и подумывает взять насовсем. Но когда выяснилось, что у девочки никого нет и никто о ней не подумывает, я почувствовала себя ужасно виноватой.

Я немного пожила с этим чувством, потом еще раз позвонила в опеку, за дополнительными подробностями, и в детдом, за дополнительными подробностями. В итоге я забрала девочку сразу после того, как получила заключение о возможности быть опекуном. Потом, конечно же, выяснилось, что предоставленная мне информация была не слишком правдивой. Например, в детдоме сказали, что девочка почти отличница, не упомянув при этом, что учится она в коррекционной школе. Сказали, что она мечтает о семье и необыкновенно воодушевилась, узнав о том, что ею кто-то интересуется, хотя ничего такого не было и в помине, девочке нравилось в детдоме, а идея жизни в новой семье ее только напрягала. И прочее в том же духе. Но в чем-то детдом напугал меня зря: говорили, что у девочки сложный характер, она холодная и властная и с ней будет тяжело. Я боялась, что не справлюсь с этим монстром. Но отказаться уже никак не могла.  

Я представляла, будто беру талантливую художницу, почти отличницу, со сложным характером, холодную и властную; с инвалидностью, но на самообслуживании. Дома девочка оттаяла и стала ласковой; особых сложностей в ее характере я не вижу — ну да, она не ангел и по-прежнему больше всего любит поспать, пожрать и подраться, но при этом наша девочка вполне адекватна и по мере сил соблюдает здешние правила. Самообслуживание по части инвалидности — нет, это только в перспективах. Особых творческих начал у нее тоже не наблюдается, она не умеет придумывать, но при наличии четких инструкций неплохо справляется даже с заумными конструкторами. Что до школьной успеваемости — это просто мрак; к провалам в знаниях добавляется еще и ненависть к самому процессу обучения. Зато отношения у нас практически безоблачные, и к новой семье девочка очень привязалась.  

В общем, я взяла кота в мешке — и ладно, котик оказался вполне симпатичным. От идеи маленького мальчика я тоже не отказалась — и нашла его где-то через полгода после девочки, уже будучи опытной, не через базу фотографий и роликов, а через сообщество приемных родителей и рекомендацию людей, лично знакомых с ребенком. Как ни крути, а это лучший путь. Сложность в том, что общаться с теми, кто знаком с конкретными детьми из системы, начинаешь уже после того, как берешь ребенка, а изначально-то таких связей нет. Правда, существуют и форумы усыновителей, и открытые группы в том же фейсбуке, где люди готовы поделиться информацией о детдомовских детях, которых видели лично. Но лично я узнала о них уже после того, как взяла свою девочку.

Отдельная история — новорожденные малыши. В роддомах детей оставляют самые разные мамы, в том числе и довольно благополучные. И за новорожденными малышами всегда стоит очередь. Очередь — это когда вы приезжаете в опеку при роддоме, пишете заявление, что хотите малыша, оставляете свои координаты. Можно объехать хоть полсотни таких опек. Малыш появляется — и если ваша очередь подошла, вам звонят. И для опеки, и для малыша, и для вас это самый простой способ найти друг друга. Можно оставить свои данные в приютах, опеках при домах ребенка или детдомах, и вам позвонят, если поступит информация о соответствующем вашим пожеланиям ребенке постарше, которого нужно устроить. Опеки очень любят, когда у них есть потенциальные кандидаты, готовые взять ребенка, — конечно, отправлять ребенка в семью гораздо приятнее, чем в сиротское учреждение. Но очереди стоят все же только на новорожденных.

Что до того самарского мальчика, который пленил нас с дочкой по ролику, — да, я про него позвонила. Выслушала список диагнозов, расплакалась. И решила, что двух детей с инвалидностью все же не потяну. Если я буду постоянно торчать с малышом в больницах, что станет с остальными моими детьми? К счастью, мальчика потом все же забрали, и чувство вины меня больше не гложет. А в базы я стараюсь не заглядывать — по крайней мере, пока я не готова брать еще детей, а ведь непременно кто-нибудь царапнет.

Продолжение следует

Моя мечта — стать мамой — стала для меня приговором! Я обливаюсь слезами уже месяц и не знаю, правильно ли я поступаю. Думаю над тем, чтобы оставить больного ребенка себе.

Мне 39 лет. Недавно я развелась с мужем, потому что не могу никак забеременеть. 7 лет мы старались зачать ребенка, но ничего не вышло.

Все необходимые обследования и я, и он прошли. Врачи разводят руками и говорят о генетическом сбое в моем организме, который значительно усложняет возможность иметь потомство.

Если я все же когда-нибудь смогу забеременеть, то это будет чудом. Таков вердикт врачей. Я не могла спать неделю и боялась даже посмотреть на мужа.

Я понимаю, что в этом нет моей вины, но Родион очень хотел детей. Я предлагала взять из детского дома новорождённого ребёнка, но он наотрез отказывался. Боялся за плохую генетику и не хотел разводить сплетен вокруг нашей семьи. 

Мы расстались, а я не отпустила желание взять малыша из приюта. Я прошла специальные курсы приемных родителей, даже договорилась с Родей не разводиться, пока мне не разрешат опекать ребенка. Ведь семейной женщине взять малыша куда легче, чем одинокой. 

На грудничка я все же не решилась, так как боялась, что не потяну одна такую ответственность морально и материально.

Но и совсем взрослого мне тоже не хотелось: я планировала воспитать ребенка и привить ему свои ценности.

Так, я планировала взять под опеку мальчика 3-4 лет. Посмотрела через интернет-портал несколько анкет детишек и поехала в детский дом на беседу с заведующей.

Те анкеты, что я просматривала на сайте, оказывается, устарели. Выбранный мной мальчик уже давно проживает в семье, просто из сайта никак не уберут неактуальные анкеты. 

Так мне сказала заведующая детдомом Елена Степановна. Но у их заведения имеется подходящий вариант для меня — девочка пяти лет.

Я сразу нахмурилась и не стала спешить с ответом. Заведующая воспользовалась молчанием и начала рекламировать этого чудесного ребенка.

Сказала даже, что мы внешне очень похожи с Миланой. И с моей стороны будет большим упущением отказаться от такой славной куколки.

Я не сразу приняла предложение Елены Степановны, хотя меня провели в группу к деткам, и именно Милана подбежала ко мне, обняла и спросила, я ли ее мама?

Девочка с виду была очень милой и общительной. Она действительно походила на куклу из моего советского детства. 

Обмозговав дома полученную информацию от руководителя детского дома, я решила для себя, что смогу стать мамой для девочки, которая сама меня выбрала. Решив все формальные вопросы, я забрала Миланку к себе.

С самого начала я замечала необычные моменты в общении с девочкой. Мне показалось странным, что дочка играет со мной очень агрессивно. Может ни с того, ни с сего пульнуть в меня конструктором или книжкой. Она не реагировала на мои замечания.

Настроение у Миланы менялось по 50 раз на дню. Я видела всю палитру ее эмоций от самых пассивных до очень жестоких. Мне пришлось отвезти кота маме, чтобы Мила его не убила в порыве гнева. 

На площадку с моей девочкой невозможно было выйти: она задирала других детей и вела себя неподобающе. 

Пару раз попробовала с ней поиграть на площадке, даже сама активно показывала, как надо правильно общаться с другими детьми, но в ответ получала истерику и песок в лицо. 

Вначале я списывала ее поведение на адаптацию к новой среде. Девочка три года из своих 5 прожила в казенных стенах. Мы сами все прекрасно понимаем, что условия детского дома далеки от родительского дома. Возможно, из-за этого малышка стала такой боевой. 

По совету воспитателя в детском саду я обратилась за консультацией к детскому психологу. Мне важно было услышать мнение специалиста. 

Посмотрев Милашу, она сразу перенаправила меня к психиатру, и не ошиблась в своих подозрениях. Три разных специалиста, не сговариваясь, выявили неутешительный диагноз у Миланы.

Я в растерянности и не знаю, как дальше жить! Заведующая детдомом мне ничего не сказала за болезнь девочки и даже в документах диагноз нигде не фигурирует. Разве такое можно скрывать от будущих родителей?!

Есть даже заключения специалистов из детского дома, где написано, что ребенок психически здоров. Я их показывала психиатрам, но они стоят на своем: такой диагноз не может развиться за несколько месяцев. Скорее всего, у девочки в роду есть родственники с отклонениями. 

Меня терзают муки совести! Мне не с кем посоветоваться и выплеснуть свою боль от безвыходной ситуации. 

С Родионом мы развелись сразу после того, как я получила все документы на Милану. Со своей мамой я не настолько близка, чтобы делиться душевными терзаниями.

Я настолько потеряна, что взяла отгулы на работе. Меня ввели в заблуждение, обманули наглым образом, лишь бы избавиться от проблемного ребенка. Я это прекрасно понимаю! По-хорошему, надо бы ее вернуть, ведь я могу не справиться с такой ношей. 

Но я привязалась к девочке, словно Милана моя дочка. Я задавала себе вопрос: «Если бы Мила была родной дочкой мне, я бы тоже отдала ее в детдом?»

Ответ очевиден: от своего ребенка я бы ни за что не отреклась! Так чем Мила хуже? Доктор обозначил нам план лечения, которому мы должны следовать неукоризненно.

Если мы будем придерживаться советам специалистов, то через несколько лет я смогу привести Миланину психику в более-менее нормальное состояние, и ее от обычных сверстников будет отличать лишь регулярный прием препаратов. И все.

Звучит ответственно и страшно. Но я выбрала для себя этот путь сама! Отдать малышку снова в детдом как «неликвид» и нанести тем самым непоправимый вред ее психике я не могу.

Лечить ее в том заведении точно не станут, а болезнь будет только прогрессировать, пока не доведет до критического состояния эту милую девочку.

А я ей могу реально помочь! Так что я склоняюсь к тому, чтобы оставить малышку у себя. Мила — моя дочь, и мы вместе пройдем все испытания судьбы.

В рубрике «Мнение читателей» публикуются материалы от читателей.

Кровная мать 26 лет назад хотела оставить Марию в роддоме. Но ее мама, Машина бабушка, жестко сказала: «В нашей семье так не принято, и я не позволю». Так что из больницы Маша поехала к бабушке, которой внучка была дорога по-настоящему. Кровные же родители выбрали алкоголь, и вскоре отец умер от туберкулеза, мать продолжала пить, но ее жизнь не соприкасалась с Машиной. Она росла под надежной защитой бабушкиной любви. Когда девочке было шесть лет, бабушка умерла.

Больницы, приют – все это Мария помнит размыто, как во сне. Лишенная родительских прав кровная мать стала пытаться забрать Машу, и, чтобы защитить девочку, ее из родного подмосковного города отдали в приемную семью в Москву.

– Кроме меня в семье жила еще девочка помладше, – рассказывает Мария. – Кажется, первые полгода вроде бы все было нормально. Я приняла и полюбила приемных родителей, стала их считать родными папой и мамой. Но, кажется, мама меня не очень приняла, она со мной не справлялась или просто не хотела. Не знаю, ощущала ли я это тогда, или это уже переживания взрослого человека. Я не помню, чтобы как-то сильно хулиганила – ребенок как ребенок, только обидчивый. Меня наказывали, ставили в угол на целый день и не разрешали выходить. Я выходила, просила прощения, но мама не хотела ничего слышать, говорила: «Иди обратно в угол». Иногда лупили чуть-чуть. Но все-таки больше мама воздействовала психологически – просто не разговаривала со мной либо отвозила к бабушке, своей матери. Вообще старалась проводить со мной поменьше времени.

Через какое-то время родители начали ссориться и говорить о разводе, отец начал пить. Но все-таки я была уверена – это моя семья, я нужна им.

Марии приходится задумываться, чтобы подобрать более точные слова, она извиняется, что некоторые понятия забыла – вот уже пятнадцать лет она живет в Америке.

– Сколько я прожила в этой семье? Так, давайте считать… Четыре года, надо же! А мне казалось, значительно больше!

Приемные родители не предупредили, что собираются вернуть Машу в детское учреждение, не поговорили с ней, ничего не объяснили. Приемная мать спросила, хочет ли девочка отправиться в летний лагерь. Та охотно согласилась, поскольку уже бывала в лагерях. Приемная бабушка отвезла Машу в соцзащиту.

– Я думала, это просто, чтобы меня записать. И бабушка подтвердила: «Сейчас оформим документы для лагеря». А потом сказала: «Сиди здесь, я сейчас приду». И не пришла.

Я поехала в лагерь, как позже поняла, с приютом, а тогда уверенная, что я – «родительская» девочка. Когда вернулась, поняла, что меня не заберут.

Я считала, что сама виновата в случившемся, писала родителям письма, ждала, что они заберут меня. Через полгода поняла, что не заберут, и перестала думать об этом. Мне кажется, что все чувства, размышления, всю боль по этому поводу я глубоко заперла в себе и не позволяла им выйти наружу. Но с возрастом это больше и больше выходит, как-то действует на тебя, и не думать уже не получается.

«Сейчас вызову полицию, ты не имеешь права меня касаться»

После возврата Мария два года провела в приюте. А через два года ей и другим детям из детского дома предложили съездить в Америку (дело было до принятия «закона Димы Яковлева»), познакомиться с семьями, которые хотели принять детей из России. Когда вернулась обратно, ей сообщили, что семья из штата Флорида, в которой она прожила две недели, хочет ее удочерить.

– Сначала ехать не хотела, плакала. Работники детского дома убеждали, что не надо упускать возможность попасть в семью. Переживая, я все-таки решилась ехать. Перед тем, как уехать в Америку, пыталась позвонить бывшей приемной матери, ведь я не простилась с моей сестрой, с младшей девочкой, которая тоже жила в семье.

Недавно узнала, что она тоже была приемная и ее тоже вскоре вернули. Очень бы хотелось найти ее, поговорить.

Первые два года Марии было особенно сложно. Чужая страна, незнание языка, а главное – девочка разучилась доверять взрослым. Спасало то, что у американской приемной мамы – психологическое образование и она понимала, как справляться с такими проблемами. А проблем было много, девочка с трудом привыкала к новой семье.

– Я приехала в июне, а учебный год у них начинается в августе. Я пошла в обычную американскую школу, совершенно не зная языка. Родители объяснили учителям, что я пока просто посижу за партой, что могу – например, математику – буду делать. Через четыре-пять месяцев я выучила язык, стала получать отметки в школе, стало не так сложно, ведь я уже все понимала.

Но я скучала по друзьям из детского дома, по стране, потому что здесь было все по-другому. Пару раз убегала. Один раз – в два часа ночи, родители волновались, вызвали полицию. Но я еще и языка тогда не знала, вернулась сама – куда бежать. Потом – привыкла, адаптировалась. Тем более, родители были терпеливыми.

А еще я первые два года думала, что меня вернут обратно, и потому вела себя не очень хорошо, словно бы предлагая им такую возможность.

Например, однажды, когда родители пытались уложить меня спать в положенное время, мама села рядом и положила руку мне на плечо. Я ей сказала: «Сейчас вызову полицию, ты не имеешь права меня касаться».

А через два года я поняла – нет, меня не вернут, я останусь, я – часть семьи. Хотя по-настоящему глубоко это понимание пришло только после двадцати лет.

Приемную мать Маша называла в детстве только по имени. Став взрослой, она понимает, как той хотелось услышать обращение «мама», и сейчас она, чтобы сделать приятное, называет ее так. А тогда – просто не могла себя пересилить.

В 18 лет, после окончания школы, Мария уехала в колледж, потом – устроилась на работу, сняла квартиру – так начинается взрослая жизнь любого американского молодого человека. Сейчас она занимается созданием сайтов и рекламой в интернете.

Кажется, она так и не смогла до конца оттаять, справиться с той болью, которую испытала, вновь оказавшись в детском доме в десять лет.

– Знаю, что они меня любят, я их тоже люблю, – говорит о своих американских родителях Мария. – Уверена, что они всегда помогут и поддержат. Я очень счастлива, что встретила их, мне очень повезло с родителями, я благодарна за их терпение и любовь. Но если бы они были моими кровными родителями, мне кажется, я чувствовала бы себя чуть-чуть по-другому. Мне трудно это объяснить.

Когда ты переходишь из семьи в другую семью, а потом в другую, что-то в тебе ломается, и трудно, как бы ты ни старался, после того, как тебя бросили, вновь глубоко принять в свое сердце людей, даже если ты их любишь.

Когда Мария уехала, ей было 12 лет. Спустя 15 лет она впервые приехала в родной город. Ей было важно размотать ниточки своего прошлого, встретиться с собой. Именно в этот приезд она узнала про девочку из приемной семьи, которую тоже вернули, поговорила с сотрудницей опеки, которая когда-то занималась историей Марии, встретилась с троюродными братьями, узнала, что кровная мать умерла.

– Мне кажется, что бóльшая часть меня русская, а другая часть – американская, ведь я выросла в Америке. Американская семья дала мне очень и очень многое. Но то, что вложили в меня в России, – очень важно. Больше всего я благодарна родной бабушке за шесть лет, что мы были вместе. Я увидела, что значит настоящая безусловная любовь родного человека. Без нее, я думаю, моя жизнь сложилась бы гораздо хуже. Работники соцзащиты и воспитатели в приюте, помогавшие мне, – я всем благодарна, ведь они оставили добрый след в моей душе. А насчет женщины, которую я когда-то называла мамой и которая вернула меня… Я вообще не хочу иметь к ней никакого отношения и что-либо слышать о ней.

Самое ужасное – ничего не сказать ребенку

– Это самая отвратительная и жестокая ситуация, когда родители оставляют ребенка и ничего ему не объясняют, а наоборот, лгут и говорят: «Мы приедем и тебя заберем», – рассказывает Алена Синкевич, тогда работавшая в агентстве по усыновлению. – Мне позвонила местный инспектор по делам несовершеннолетних и сказала мне, что к ним в приют приехала девочка, совершенно домашний ребенок, которому трудно придется в системе. Когда я познакомилась с Машей, тонко чувствующей девочкой, поняла, что это действительно так. 13 лет назад никаких очередей за детьми не было, подростков вообще не брали. Российские кандидаты в приемные родители просто не смотрели в их сторону, и мы стали искать ей семью в Америке.

Но это мы понимали, что в системе Маша могла просто сломаться, она же совсем не думала об этом, оказавшись в чужой стране, где говорят и думают на другом языке – это серьезный фактор, усложняющий адаптацию. Психологически ей было трудно, даже когда она просто ездила в гости, а когда уже переехала жить, то привыкала с большим трудом.

– Ты говоришь, что эта Шерил хорошая, а знаешь, что она сделала однажды вечером? Выпила бокал вина! – говорила мне Маша, и это звучало так, словно на ее глазах взорвали атомную бомбу на заднем дворе. У нее был страх перед алкоголем, поскольку на опыте своей кровной семьи видела, как он рушит жизни. И разных страхов было много.

Я уверена, что привыкание проходило бы гораздо легче, если бы не эта история с возвратом. Ребенок привыкает к новой семье, тем более, отдавая его туда, мы говорим ему: «Твои кровные родители не смогли тебя растить, они умерли или пьют, или другая какая-то причина. Вот семья, которая будет тебя растить правильно и хорошо». Потом эта семья возвращает ребенка. И когда мы в очередной раз говорим, ребенок не верит, что новая семья его не вернет, когда им будет удобно.

«Я – член семьи, а из семьи не возвращают», – уходят долгие, долгие годы на то, чтобы для ребенка это был уже не вопрос слов и веры, а чтобы он просто видел – да, жизнь устроена именно так, и родители растят детей, не отдавая их ни при каких обстоятельствах. Маша сама сейчас говорит: «Я была таким ужасным подростком, и я так благодарна родителям, что они все это выдержали».

При нем мама написала отказ и озвучила, почему его оставляет

У Димы (имена приемных родителей и ребенка изменены) две мамы, точнее три – кровная умерла еще до изъятия мальчика из семьи. Семьи неблагополучной, и за свои три года жизни в ней он успел увидеть многое из того, что не должен видеть ребенок. После изъятия он два года пробыл в учреждении, а потом попал в приемную семью.

У мальчика были серьезные поведенческие трудности, в том числе – сексуализированное поведение. Справиться с помощью специалистов, к которым обращались родители, не получалось. Мама считала, что ребенок негативно влияет на других детей, и потому отдала его на пятидневку в интернат. Там Диму стали избивать другие дети.

Оказываясь дома и понимая, что в понедельник нужно вернуться в место, где ему плохо, Дима вел себя еще хуже, чем раньше. В школе он не учился. Если учитель был жестким, просто молча бездельничал, если мягким – мог обругать матом. Устроить в другую школу было проблематично. Его не брали ни в государственные, ни в частные.

– Если мальчик видел, что за ним наблюдают посторонние, то был очень послушным, милым ребеночком, который мог залезть на ручки, хотя ему шел девятый год. Но когда ему казалось, что его не видят, он вел себя, как уличный ребенок – ругался матом, дрался до крови, мог толкнуть, повалить другого ребенка, кинуть камнем. Сам мог залезть на высокое тонкое дерево, – рассказывает Татьяна, опытная многодетная приемная мама.

С Татьяной Дарья, приемная мама Димы, познакомилась, когда искала ребенку другую школу. Семью уже вели специалисты проекта «Близкие люди» БФ «Волонтеры в помощь детям-сиротам».

Мальчика все-таки удалось перевести в другую, частную школу, где его точно не били, приставили к нему тьютора, который следил за его поведением. Причем школу оплачивал фонд, а тьютора мама. Поведение Димы стало лучше, но все равно через год все закончилось возвратом. Дарью пугало сексуализированное поведение, она боялась, что это как-то скажется на ее кровных детях, она очень хотела помочь мальчику, но не справлялась.

Тогда встал вопрос о передаче Димы семье Татьяны, которую он знал уже два года, бывал в гостях.

Когда только зашел разговор о том, что мальчик переедет в новую семью, он отнесся к этому известию совершенно спокойно. Потому что был уверен – это все несерьезно, игра, и Дарья вернется за ним, он уедет. Когда начал понимать, что все серьезно, стал отказываться, психологам пришлось долго работать, чтобы он понял: если отказывается, то у него дорога – в интернат. На момент отказа ему уже было десять лет, и потому, по существующим законам, он должен был писать официальный отказ от одной семьи и согласие идти в другую семью. На этой процедуре должны присутствовать оба родителя – сдающий и принимающий.

– Тяжело было всем, – вспоминает Татьяна. – Нам помогала психолог Алена Синкевич, возглавляющая проект «Близкие люди», она вела нас все это время и сглаживала эмоции. Но все равно было ужасно.  

Дима не верил, он до конца был уверен, что его просто пугают, что сейчас вот все закончится и будет, как раньше. Но вот все происходит, при нем Дарья пишет отказ, озвучивает, потому что так положено, все, из-за чего она хочет отказаться от мальчика. А он все это слышит.

Когда Татьяна с Димой вернулись домой, Дима словно окаменел, не показывал совсем никаких эмоций. Первые недели у него было два вида поведения, сменявшие друг друга. Первый – эмоциональная окаменелость, длившаяся часами, когда он по пять часов сидел, перекладывая свои вещи, что-то чертил на листочке, рвал бумажки. Потом он резко начинал выплескивать эмоции, накопленные за эти часы – визжал, кричал, бросал вещи, прыгал с одной двухъярусной кровати на другую, на спортивный комплекс.

– Нужно было поймать такой момент, когда он уже устал, то есть способен услышать, но еще не успел нечаянно причинить вред себе или кому-то, и сказать: «Все, Дима, хватит, успокойся», – говорит Татьяна. – Он опять сдувался, словно выключался и вновь каменел. Среди наших детей – Ульяна, умственно отсталая девочка, тогда ей было 20 лет, сейчас – 24 года, по сути – вечный ребенок, с удовольствием играющий в песочнице. Мы были в деревне и с моей мамой видели, что сейчас Дима выдаст «бешеную реакцию», ждали взрыва. И вдруг Ульяна подходит к нему именно в тот момент, когда он уже взорвался, обнимает и говорит: «Пойдем, за вишенками сходим». Он начал успокаиваться прямо на глазах, потом взял Улю за руку и они вдвоем пошли за вишенкой. Уля вообще нам очень помогла тогда, в период адаптации. И они до сих пор очень дружат, правда, Дима перерос Ульяну и ментально, и физически, и сейчас скорее он ее опекает.

«У Димы сломана душа»

Сексуализированное поведение ушло буквально за несколько месяцев. В самом начале, дома, Татьяна поговорила с Димой, как со взрослым человеком:

– Я сказала: «Это не опасно для других, и меня этим не испугаешь, я тебя не отдам за такое поведение. Я вижу, что ты делаешь так, чтобы привлечь эмоциональное внимание других. Сейчас еще ничего, но когда ты вырастешь, могут быть проблемы». А еще я рассказала, как в нашей семье появился каждый приемный ребенок. Дима считал, что это у него все плохо, а у других – не жизнь, а сказка. Когда узнал, что все совсем не так, стал по-другому смотреть на многое.

Картинка с сайта: www.pravmir.ru

Фото: Tommy Fjordbøge / Flickr

Агрессивное поведение ушло со сменой школы, со сменой общения, еще до того, как Дима попал в семью Татьяны. Во время адаптации была не агрессия, а некий неосознанный неконтролируемый эмоциональный выход. Он нечаянно причинял вред другим просто в процессе игры, причем чуть ли не постоянно. Например, играют дети, один раскручивает скакалку, а остальные прыгают по кругу. У Димы веревка-прыгалка зацепляется одному ребенку за ногу, а другому рикошетом ударяет по щеке. Дети уверены, что это – злой умысел, кричат: «Дима ударил!» Хорошо, что Татьяна все видела и объяснила ситуацию. Другой случай – дети катаются на горке на «ватрушках». Татьяна сажает наверху, муж внизу ловит, все спокойно. Но во время спуска Дима падает, роняет сестру Свету, они падают, Света ударяется очками о горку, ранит стеклом веко, вокруг все в крови, дети в ужасе. И родители вновь объясняют, что Дима – не виноват.

– Таких случаев было много, – говорит Татьяна. – Приходилось все проговаривать с детьми. Я им говорила: «У нас в семье у каждого свои особенности. Ульяна до старости будет, как маленькая, а еще вспомните, когда Света приехала, она не умела совсем разговаривать, Тимур – не ходил. Сейчас Света учится в школе, хорошо говорит. Тимур – бегает и прыгает. А у Димы сломана душа. Если другим мы лечим руки, ноги, еще что-то, то Диме мы лечим душу».

Дима считал, что все проблемы – от кровных детей, ведь Дарья отдала его, опасаясь за них.

И мстил, высказывая свои обиды, кровным детям Татьяны, он говорил им то, что хотел сказать тем, другим детям.

До сих пор они работают с психологом. Вообще с психологами проекта «Близкие люди» семья перестала плотно взаимодействовать только в этом году – остались консультации по телефону. А первые два года вся семья обращалась к их помощи беспрерывно.

– Я была готова к чему угодно во время адаптации, но не ожидала, что он будет рваться обратно, – признается Татьяна. – У меня было такое ощущение, будто я – инспектор по делам несовершеннолетних и забрала ребенка из кровной семьи в приют. Приблизительно такое отношение у него было ко мне и ко всему окружению. Около года мы были для него врагами, которые не пускают его к маме. Но при этом он общался и общается с Дарьей, приезжает к ней в гости. Сейчас переживает меньше, если она не позвонит или не может принять его, но по-прежнему готов примчаться по первому требованию.

Дима все четыре года называл Татьяну тетей Таней и на «вы», а Дарью – мамой. И только месяц назад, рассказывая о себе педагогу по рисованию, сказал: «У меня была мама, но я себя так плохо вел и поэтому она отказалась от меня, а теперь у меня другая мама – Таня».

– Уже года два, как Дима стал относиться к нам бережно. При нас Дарью называет по имени, не мамой. Он понимает, что по-человечески мне тяжело отпускать его к Дарье, и как-то старается сообщать об этом мягче.

С другой стороны, я понимаю, что если бы мы обрубили общение, то не факт, что у нас было бы все хорошо сейчас. А я вижу, как он больше и больше приближается к нам эмоционально.

Порой я обращалась к Дарье за помощью. Например, в позапрошлом году, в сильные морозы, Дима категорически отказывался ходить в шапке, просто, выходя из дома, прятал в рюкзак. Я поговорила с Дарьей, и она подарила ему шапку, и вот в той подаренной шапке он согласился ходить. В прошлом году я ждала ребенка и не могла с детьми летом выехать отдыхать. Дарья взяла Диму, когда они ездили на юг, я полностью оплатила билеты, питание, проживание.

Несмотря на то, что для меня вся эта ситуация с двумя мамами психологически не простая, я часто думаю: «Получается, у Димы много родственников, к которым он привязан, и это хорошо».

Прошлое ребенка сохранили

– В жизни Димы не произошла история, – говорит Алена Синкевич, – когда его, как морковку, вырвали из одной грядки и, ничего не объясняя, переставили в другую, сказав, что ты никогда не был на той грядке, вся настоящая твоя жизнь будет тут. Очень разрушает сознание детей, которых много перемещали, момент, что им каждый раз как бы нужно начинать жизнь заново. У них возникает ощущение, что всего прошлого не было, что оно неважно.

При неправильном перемещении у ребенка зачастую нет возможности самому собраться, ему не говорят об этом заранее, он не может взять свои любимые вещи, взять номера телефонов тех, с кем он прожил, например, много лет. То есть с ребенком как с человеком не считается никто, его перемещают, как предмет. Это разрушает личность ребенка, ведь она состоит, в том числе, из нашего прошлого, из наших представлений о себе сегодня и наших мыслей о будущем.

А если человека лишают прошлого, он перестает понимать, кто он сегодня.

Прошлое Димы не было обесценено, его сохранили.

Четвертая семья в жизни Полины

Когда Полине было три года, ее изъяли из кровной семьи, мать лишили родительских прав. Вскоре, правда, она оказалась у приемных родителей и даже как-то не задумывалась, что они не родные. Ей казалось, что это ее семья. Что это не так, Полина с болью поняла, снова оказавшись в детском доме спустя почти шесть лет. Приемные родители мотивировали возврат тем, что ухудшилось поведение девочки.

Вскоре объявился кровный отец, вышедший из тюрьмы, забрал девочку домой, а через несколько дней вернул обратно.

Через полтора года Полина попала в новую приемную семью. Оказалось, ее вместе с подругой взяли как бесплатную рабочую силу – ухаживать за собаками. Собак было очень много, девочки их выгуливали, кормили, убирали за ними. Еле продержавшись полгода, они сбежали…

Со Светланой Строгановой, главой родительского клуба фонда «Арифметика добра», многодетной приемной мамой, Полина познакомилась на театральном фестивале «Я не один», в котором участвовали дети из детских домов и приемных семей.

– Я не планировала брать еще детей, потому что у меня уже было трое приемных и последнюю дочь я взяла как раз за два года до появления Полины, – говорит Светлана.

Сначала было знакомство в лагере «Поленово», потом встреча на театральных показах в Москве, переписка. Девочку пригласили в гости на зимние каникулы.

– Когда я приглашала ее приехать к нам в гости, я понимала, чем, скорее всего, это закончится. Она должна была посмотреть на нас, мы на нее, – рассказывает Светлана. – Устроит ли ее, что в семье столько детей, или, может быть, она скажет: «Слишком много людей, и вообще семья не очень – не миллионеры. Потому что у детей-сирот порой есть ожидания, что в приемной семье трехэтажный особняк, дорогая машина. Мы же живем в обычной квартире.

В конце каникул, когда Полине надо было ехать домой, я задала ей вопрос: хочет ли она приехать сюда насовсем. Она сказала, что да. Я предупредила, что обратного пути не будет, кто сюда приходит, обратно уже не уходит – разве что замуж.

В марте 2018 года я забрала ее из Челябинска.

К появлению нового члена в семье, как обычно, готовились основательно. Все дети, кровные и приемные, ходили к психологу, прорабатывали те моменты, которые могут дать какие-то сложности. Когда Полина приехала, она тоже получала помощь психолога. Готовили ее специалисты и в детском доме.

Картинка с сайта: www.pravmir.ru

Светлана Строганова с приемной дочерью Полиной

– Я была готова к самому тяжелому варианту, и для меня – из разряда чудес, что адаптация прошла почти гладко, ведь я понимаю: если бы со мной так обходились люди несколько раз в жизни, мне сложно было бы кому-то поверить вновь. К счастью, Полина рискнула, доверилась нам.

Важно, чтобы ни у ребенка, ни у родителей не было каких-то ожиданий, иллюзий. Я все моменты проговаривала с Полиной, а со своей стороны всегда была уверена – ребенок не должен соответствовать моим ожиданиям. Когда она пришла к нам, плохо училась. Ну и что? Как еще она должна учиться, если в детском доме никто ее учебой особенно и не занимался. В школе, скорее всего, просто ставили тройки, чтобы не возиться.

Не было ожиданий и не было причин для конфликтов.

Мы не обсуждаем с Полиной ее прошлую жизнь. Предполагаю, что она это делает с психологом. Мне же просто рассказала все, как свою историю, но на обсуждения не идет, видимо, нет внутренней необходимости. Но она знает, что в любой момент, если она захочет, я готова.

Впервые опубликовано 24 июня 2019 года