Человек из дублина александринский театр отзывы

Два ярких режиссера современности Андрей Калинин и Хуго Эрикссен дали волю своей богатой фантазии и на базе модернистской прозы начала XX века — а именно Сэмюэля Беккета «Мерфи»- (в публикации этого романа Беккету отказывали 42 раза) и «других, самых неожиданных источников» ̶н̶а̶т̶в̶о̶р̶и̶л̶и̶ сотворили на Новой сцене Александринского театра своего «Человека из Дублина».

Главный герой Мерфи (Дмитрий Бутеев) находится в постоянных поисках истины. Человек без профессии, без прошлого. Все, что нам о нем известно, — это то, что он приехал в Лондон из Дублина.

Он — иностранец, которого никто не понимает, беглец, скрывающийся в собственной комнате от внешнего и внутреннего миров. Худенький мальчик в очках и в костюме лазурного цвета с желтой бабочкой сводит с ума не только всех встречающихся на его пути женщин, но и остальных, не догоняющих его мерфиевскую природу.

Сам же Мерфи ощущает себя наивысшим существом, другим, особенным. Ему для соединения с великим разумом нужно всего лишь раздеться и привязать себя к креслу-качалке. И тогда он наконец станет свободным.

Так, кстати, делают очень тревожные люди. Посредством раскачивания они имитируют движения детской кроватки/рук мамы, что помогает им успокаиваться. Видимо, была в детстве Мерфи какая-то серьезная психологическая травма, от которой он так лихо на протяжении всего спектакля убегает, прикрываясь истиной, предназначением и иными футлярами, способными скрыть его от ужасной действительности под названием «реальная жизнь».

«….в одном Мерфи был твердо уверен — в своем предназначении. Оно открылось ему еще в юном возрасте, и с тех пор Мерфи упорно шагал по извилистой духовной тропе, опасаясь ненароком свернуть. Ему суждено дойти до сути вещей, постичь эссенцию бытия, причаститься истины. И пока он не достигнет искомого, не успокоится Мерфи и его душа… Привязанность к креслу ублажало тело Мерфи, успокаивало его. Затем освобождался его разум, ибо до тех пор пока не укрощалось тело, разум его не мог раскрепоститься. А разорвав наконец связь с телесным, раскрепощенное сознание Мерфи возобновляло свой путь к истине, совершало вдохновенные мысленные шаги к заветной цели — высшему мерфиевому предназначению».

Людям, привыкшим к классике (когда все стройно, строго и понятно), происходящее на сцене будет казаться дикостью, полной бессмыслицей, абсурдом. Собственно, это он и есть. Беккет, наряду с Э. Ионеско, является основоположником абсурдистского театра, и режиссеру Калинину явно этот жанр симпатичен, он часто к нему в своих постановках обращается (либо самостоятельно, либо в коллаборации с другими режиссерами).

Некоторые сцены из спектакля сильно перекликаются с днем сегодняшним, и это, естественно, вызывает отторжение у зрителя, ибо не хочется признавать, что наша ежедневная жизнь -это абсурд: философ-мистик Ниери (Валентин Захаров) лечит от страшных болезней одним лишь взглядом и прикосновением ладони, проститутка Силия (Мария Лопатина) — этакая типичная жертва нашего времени, готовая на все ради любимого, даже стоять на панели, пока возлюбленный находится в поисках ̶и̶с̶т̶и̶н̶ы̶ работы (можно, конечно, здесь вспомнить Сонечку Достоевского, но мы этого делать не будем), Мерфи, гнушается всякой работы, ибо верует в свое «мерфиево предназначение» и способность познать истину (сколько таких «просвещенных» сегодня на просторах сети интернет), Кунихэн (Анна Пожидаева), желающая «и рыбку съесть, и…сесть»: она мечтает о Мерфи, спит с Вайли (Виталий Сазонов), а для достижения своих целей использует влюбленного в нее Ниери.

Зритель, как и Мерфи в какой-то момент попадет в эстетическую дурку, где всех и вся сожгут дотла: кто-то из нас восстанет из пепла как птица Феникс, а кого-то сольют в унитазе.

«Человек из Дублина» — это «портал в неизведанное», спектакль-вызов. А принять его или нет решать вам.

«Человек из Дублина». Сценическая композиция А. Калинина и Х. Эриксона.
Александринский театр.
Режиссер и художник Андрей Калинин.

Вполне возможно, что речь должна идти о тех новых авторах театра, что «строят над провалом». Они уже не «пост», но все еще «до» — открывают дотеатральные времена, в которые Бог не умер, а еще не родился. Они предлагают, чтобы мы их додумали, достроили, дочитали, за них домыслили, дотосковали, а сами бегут в свою «нигдею».

Картинка с сайта: ptj.spb.ru

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Сегодня побег в никуда — тема «номер раз» и железный повод актуализировать прозу великих путаников смысла. Тут и Беккет, и Камю, и мучительное, унылое кафкианство, и модный оксюморон с пастернаком, уподобленным фиалкам и редису, и мелодекламация, и дурацкое шоу с интерактивом, и натурные съемки актеров «в ролях», приходящих из и уходящих в кинопроекции.

И уж если «вчитывать» смыслы (а это, по-видимому, единственное, в чем мы и сегодня остаемся свободными индивидами), если со всем основанием предположить, что такое «вчитывание» и есть главная провокативная идея нынешнего авангарда (мол, испытайте меру собственной порочности, еще хуже — никчемности), если по привычке постараться синтезировать разрозненность и разброс элементов, из которых состоит композиция авторов спектакля «Человек из Дублина», то надо внести в протокол следующее.

Пункт первый. Нарочитый минимализм. Шахматка черно-белого пола на пустой площадке в маленьком зале, где друг над другом («амфитеатр») расположены несколько рядов неудобных стульев (не «утонешь» и не уснешь); демонстративно одинокое кресло на сцене, к нему привязывает себя Мерфи, ищущий забвения; реалистичная кровать с одеялом, подушками и говорящей головой, подкидывающей грубые реплики влюбленной в Мерфи дурочки-проститутки. Несколько круглых столиков, за которыми сидит сошедшее с ума человечество, уподобленное психиатрической лечебнице, где Мерфи пытается найти себе работу, а находит последний приют. По краям «шахматной доски», — на которой черно-белые клетки, правда, расположены в неправильном диагональном ракурсе и скорее похожи на «ромбики» эффектного танцпола, — внушительное каре черного занавеса, иногда взволнованного вентиляторами или, если хотите, космическим ветром.

Картинка с сайта: ptj.spb.ru

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Пункт второй. Удивительная фактурность актерского состава. В действие вступают не индивидуальности и характеры, а тела, «фигуры». Вряд ли тут в истоке, как сказано в программке, «модернистская» проза. Слишком много сухого остатка — все, чем довольствуется живой еще организм, для которого, однако, определенно кончена эра переживаний. Долговязый Мерфи (Дмитрий Бутеев), голова которого, кажется, непропорционально мала на длинном туловище. Удивительно «тощая» Силия (Мария Лопатина), в плоти которой нет ничего для ее профессии, зато есть странный привкус болезненной полудетской сексуальности. Отчаянно привлекательная певичка Кунихэн (Анна Пожидаева), бюст которой — акцент бесстыдной похоти. А еще смешной и маленький экстрасенс-авантюрист Ниери (Валентин Захаров) со своей глуповатой любовью и немыми «рабынями»-адептами.

Пункт третий. Все они играют в «голизну», прямо и непосредственно переодеваясь, раздеваясь, эпатируя животами, икрами, бюстами, отчего происходящее кажется то пошлой эстрадой, то пародией на восхитительный «нуар», то цирковой буффонадой.

Пункт четвертый. Череде эпизодов, в которых солируют по очереди все исполнители главных ролей, аккомпанирует белая стена задника, то и дело превращающаяся в большой экран с видеокадрами внесценического текста. Это видео — черно-белое, выдержанное в замедленном ритме, как наваждение, — должно придавать всему, что кажется на сцене сгущенным и демонстративным, эффект потустороннего, «дыры» в пространстве, фантазии. В начале и в конце по черной, «доисторической», но расщепившейся земной коре бежит голый Мерфи. Белое тело с заблюренными ягодицами падает, поднимается, снова бежит, отвращает, надоедает, напоминая о физиологизме всякого земного человека — немного звереныша или насекомого, более того — самого гадкого из всех живых тварей. Из экрана же появляется прекрасная Силия. На экране вдали виднеется тот одинокий дом, в котором прячется безумие, нездешний приют для вечных изгоев.

Картинка с сайта: ptj.spb.ru

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Пункт пятый. Из всего перечисленного складывается картинка на редкость, до тошноты бездарной жизни. И кажется, что композиция — не столько свободная импровизация на темы модернистской прозы, сколько едкая сатира с садомазохистским желанием саморазоблачения. Презентация персонажей — галерея карикатур на «типичных представителей» элит, от которых никуда не деться даже такому вымороченному Мерфи, которому актер (бог знает — сознательно или нет) придает оттенок некоторой дегенеративности.

Странный Мерфи в окружении певичек, шоуменов, авантюристов, психов задуман обреченным на побег, и старая как мир идея «горя от ума» из «игры в бисер» превращается в примитивнейшую компьтерную игру с туповатыми паттернами псевдореальности. Его ядовито-зеленый костюм отдает «кислотностью» клубной тусовки. Тут вам не интеллектуальная драма, не эстетская «заморочка» — а сплошное вырождение, примитив, первобытность. И нет антидота. Знакомые (когда-то для своего театра прочитанные невероятно красивым и глубоким голосом Г. А. Товстоногова) стихи «Только я глаза закрою» про синеву — вставной номер. И даны встык, едва ли не выразительнее стихов, с отрывком из Беккета, который на самом деле не про поэта Пастернака, а про траву: «Если бы на земле не было пастернака, я бы не любил фиалки, а не будь фиалок, пастернак был бы мне так же безразличен, как репа или редис». Нет антидота, потому что все гадко и скучно.

Куклу, изображающую обгоревший труп Мерфи, толкут гигантским толкачом по-настоящему, черный пакетик праха рассыпается по полу, крупный пепел похож на бутафорский мусор, его ссыпают в белый унитаз, сделанный вроде из того же пластика, что и скульптура обнаженной девы с задом культуриста и грудью величиной с голову. «Превращение» и несчастный человек-муха, как мусор выметенный по случаю, заиграны окончательно.

Картинка с сайта: ptj.spb.ru

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Сарказм бесконечен, опустошителен, и спектакль про пустоту. Про ту пустоту, которая плывет с экрана, шумит, как ветер и дождь. Ничего нет — кроме игры тел, мускулов и костей с искусственным, карикатурным сознанием безвременья.

Человек из Дублина — звучит претенциозно. Конечно, не совсем недавний человек из Подольска, удивительно нормальный посреди бытового абсурда и страшной сказки вроде Л. Петрушевской. Гораздо изысканнее — из Дублина, с намеком на автора, который страдал, безумел и бился за свой роман о Мерфи. С намеком на авторов, которые сочинили нынешнюю композицию, откровенно констатирующую то наглое и навязчивое, от чего некуда бежать.

Недавно в Манеже прошла выставка «Пушкинская, 10». Открытие модерна в контексте безвылазного «совка» — занятное, свое, родное, но грустное, про безвозвратно потерянное «вчера», про то, как пытались мосты навести в загубленные, поруганные, забытые стили. И оказались среди вторичного абсурда, сквозь который бился наш, уличный, нищий, ободранный, подъездный фольклор.

А сегодняшний надуманный «авангард» сам себя обманывает. Играет холодно, без куража.

И сколько ни стараются артисты, они словно мимо стула садятся, создавая простейший водевиль вместо «инфернальной», на темы дня, интеллектуальной драмы. Пожалуй, лишь в Силии слышится странная фантомность тона и местами наблюдается искренний ужас умирающей куклы. А остальные так откровенно не изящны, так отчаянно простоваты.

Картинка с сайта: ptj.spb.ru

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Господи, наверное, думает зритель, неужели больше нечем заняться в наши дни, больше не о чем думать, больше нечего предложить, кроме этой композиции из оскудевшего до дна «социокультурного» контекста? По сравнению с жизнью как она есть — жалкий лепет и неуклюжее бедное зрелище.

Лицо Мерфи, растущее во весь экран от приближения невидимого оператора, — лицо нынешнего ребенка, кривляющегося в камеру современного гаджета. Дотеатр. Не надоело кривляться? Не смешно.

Официальная аннотация туманно сообщает, что в основе – «модернистская проза начала ХХ века». Используем это как повод рассказать о премьерном «Человеке» на фоне других инсценировок модернизма в репертуаре Александринского: «Твари» Никиты Кобелева и «Процессе» Аттилы Виднянского.

Картинка с сайта: www.coolconnections.ru

«Сколько боли в русской словесности – а проку?» Более, чем справедливо замечает, поглядывая на притаившиеся вдоль кулис белые бюсты русских классиков, учитель словесности Передонов, зловещий герой романа Фёдора Сологуба «Мелкий бес», пьесы Валерия Семеновского и спектакля Никиты Кобелева «Тварь», по роману и пьесе поставленного.

«Твари» на Новой сцене Александринского уже три года, для спектакля возраст не рекордный, но всё же возраст – здóрово, что он не чувствуется;

без программки «Тварь», первый спектакль Кобелева в Александринке, можно принять за премьеру.

Картинка с сайта: www.coolconnections.ru

Сегодня Кобелев занимает пост художественного руководителя театра; о причинах назначения я не знаю, моё личное отношение к режиссёрским работам Кобелева очень спокойное – они добротны, аккуратны и не слишком обязательны. Как саундтрек «Твари», кажущийся случайным – из соседнего ресторана музыка врывается, что ли? Музыка разная, так и ресторанов в Петербурге полно. В начале первого акта кофе – тот самый, в котором Передонов пытается унюхать отраву – становится краской для истерических коричневых разводов на стене-экране;

и спектакль начинает пахнуть кофе, напоминая, каким важным «пятым элементом» театра может быть запах.

Так «Клаустрофобии» Льва Додина пьеса Владимира Сорокина «Пельмени» подарила до сих пор не выветривающееся из памяти благоухание; но кофе улетучивается быстро.

Картинка с сайта: www.coolconnections.ru

Зато с артистами Кобелев работает замечательно – отчего смотреть «Тварь» в удовольствие. Естественно, солирует Иван Ефремов, исполнитель (за)главной роли. Это многоликий, сложный Передонов; он, видимо, не только по несчастливой случайности стал преподавателем изящной словесности, начинает с разом и грозно торжественного, и ёрнического исполнения стихотворения Гавриила Державина «Бог». Даже основательно сбрендив, всё ещё способен проявить интеллект – см. первый абзац. Параноик, шизофреник, продукт нездоровой социальной системы и частных генетических отклонений,

чокнутый нарцисс, одержимый мыслью, что все его хотят – но и вполне себе обаятельная сволочь, нежная – пусть только по отношению к недотыкомке – душа, странное сияние нечистого разума, нескучный человек.

Не задаёшься вопросом, с какой стати с ним дружат коллеги – взрослый Рутилов (Степан Балакшин) и юнец-физкультурник Павлушка (Матвей Пташный); как его терпят директор гимназии (Андрей Матюков) и начальственное Его Превосходительство (Сергей Мардарь или Пётр Семак), отчего игриво верещат вокруг сёстры Рутилова (Анастасия Пантелеева, Анна Степанова и Анастасия Гребенчук в очередь с Любовью Штарк) и почему так одержима браком с этим чудовищем Варвара (Янина Лакоба). Ответ «потому что так решил Сологуб», мол, в передоновской мерзости отражается мерзость общества, был бы одномерным – в спектакле одномерности нет.

Картинка с сайта: www.coolconnections.ru

Как нет маленьких ролей.

Эпизодический гротеск полячки-жены Рутилова (Анна Селедец) не менее значителен, чем штормовое присутствие бисексуальной провинциальной львицы Преполовенской (Ольга Белинская). Морально амбивалентная юность – Саша Пыльников (Владимир Маликов) и Антоша Рутилов (Виталий Сазонов) – на равных с резонёрской добродетелью Коковкиной; точнее, она могла бы показаться утомительно резонёрской, если бы не играющая эту роль Мария Кузнецова. Все легко оперируют клише, изначально заложенными в образы героев, и выходят за их пределы. Я сознательно стремился упомянуть всех участников – остался ещё Доктор (Сергей Еликов); вот уж, казалось бы, совсем незначительный персонаж, практически непись, однако же заметен и он.

Это не только актёрская, это человеческая наполненность – то, с чем не сложилось у «Человека из Дублина» Андрея Калинина, идущего на той же Новой сцене, но в относительно небольшом Чёрном зале.

Картинка с сайта: www.coolconnections.ru

Сразу уточню, что не по вине исполнителей – за всё отдувается только режиссёр; сам, кстати, актёр, начинавший в театре Николая Рощина «А.Р.Т.О.». Мои отношения со спектаклем, который я ждал, не сложились почти катастрофически. И дело не в том, что летняя премьера Александринского – почти работа без авторства. В программке указаны только авторы сценической композиции – Андрей Калинин и Хуго Эрикссен, на сайте сказано, что основана «вольная композиция» «на модернистской прозе начала XX века, а также на других, самых неожиданных источниках».

Притом в истории про странного типá Мёрфи легко опознаётся роман «Мёрфи» Сэмюэля Беккета; 

очевидно, не срослось с правами – пришлось сочинять про «неожиданные источники». Ладно, я всей душой за пиратство, и это умолчание о Беккете – последнее, за что я брошу в «Человека» камень; мой бы полетел, скорее, в видео, на котором голый человек бежит по голой земле с заблюренными ягодицами – до такой цензуры пока не дошёл даже наш тщательно опекаемый минкультом кинопрокат. Но это мелочи.

Картинка с сайта: www.coolconnections.ru

Из зала вышел – кажется, впервые за все походы в Александринский – удручённый; пытался разобраться, что пошло не так – со мной или со спектаклем. Эклектика? Начинается «Человек» с того самого «артхаусного» видео и пафосного закадрового голоса, вещающего про желание примирить крайности (благодаря аудиокомментариям в спектакле присутствует Иван Волков, ещё одни соратник Рощина, только что мощно сыгравший главную роль в его мхатовском «Самоубийце»). Продолжается пародийным сеансом-гипнозом, проводимым мастером Ниери (Валентин Захаров), больше похожим на прохиндея, чем на гуру. Перепрыгивает к сентиментальной попсе и нарочито театральному знакомству с, собственно, Мёрфи (Дмитрий Бутеев), несколько аутичным чудаком, объектом любви и ревности, исходящих из многочисленных источников.

Вообще, я только за эклектику, стилевые американские горки, душ Шарко из философствования, бульварной вульгарности, эксцентрики и поэзии.

Картинка с сайта: www.coolconnections.ru

Второй акт начинается с красивого пения в сумасшедшем доме, элегантного использования больничных матов-матрасов (что уместно напоминает об «Убийстве Жан-Поля Марата», первом спектакле Калинина в Александринском) и удачного комического диалога главврача с пришедшим устраиваться санитаром Мёрфи. Вы, мол, поэт, а Пастернак вам нравится? «Мне нравится пастернак, потому что у него вкус фиалок, и фиалки нравятся, потому что у них аромат пастернака. Не будь фиалок, пастернак был бы мне безразличен как репа или редис», – невозмутимо объясняет Мёрфи и читает стихотворения Бараташвили «Цвет небесный», переведённое на русский Пастернаком Борисом Леонидовичем.

Хор безумцев «Радости нет» – один из вполне радостных моментов; больные, огрызающиеся «мы даём тебе работу, сука» – очень смешно;

обогреватель с инфернальным красным светом – эффектно минималистично.

Картинка с сайта: www.coolconnections.ru

Но подключался я к действию недолго; снова – отстранение и раздражение. Откуда, подсказал очередной комментарий Ивана Волкова: «Все марионетки, выведенные на сцену в этом спектакле, начинают рано или поздно хныкать и скулить. Все за исключением Мёрфи, которого марионеткой не назовёшь». Вообще, назовёшь; но даже если вынести Мёрфи за скобки, в чём интерес трёхчасового общения с марионетками? А ведь именно так, как исключительно искусственные создания, антонимы естественности или хотя бы минимального жизнеподобия, придуманы герои.

«Человек из Дублина» – один из немногочисленных в нашем театре сюжетных, вернее, остросюжетных спектаклей: в нём много чего происходит, Калинин дельно извлекает из Беккета и авантюрную, и мелодраматическую составляющие.

Но сюжетные нити запутываются и теряются; марионетки по определению не очень подвижны и совсем не пластичны, болтаются на этих нитях без цели, сколько бы ни хныкали, галдели или изображали страсть.

Картинка с сайта: www.coolconnections.ru

На главной сцене Александринского до сих пор идёт «Процесс», подробная, на без малого четыре часа инсценировка романа Кафки – с почтением и к духу, и к сюжету. Я впервые увидел спектакль 2021 года всего неделю назад – и очень этому рад.

Колосс Аттилы Виднянского остаётся лёгким и ясным в самых удушливых кафкианских лабиринтах; герои любой причудливости сохраняют человеческие черты.

Картинка с сайта: www.coolconnections.ru

Многолюдный, густой, однако же очень поворотливый «Процесс» рождается из темноты, из сна – в прологе Йозеф К. (эпическая роль Ивана Труса) прижимает к голове подушку. Виднянский ни на минуту не забывает о сновидческой природе всего происходящего; заявляет сюр как должное; меняет пропорции (замечательный дядюшка Альберт дарит фрау Грубах куклу без головы – потому что голова в человеческий рост уже перемещается по сцене).

Этот сон непрерывен, насыщен, раздроблен на локации;

в нём возможны почти публицистические спичи и абсурдная метафизика; эротика, не приводящая к сексу; люди-мимы, люди-фантомы, цирк и храм. Но это, разумеется, не сон – стройный, тщательный и долго живущий театр.

Картинка с сайта: www.coolconnections.ru

Главный герой спектакля пытается физически и ментально убежать от реальности. Его цель — достичь Истины, именно это толкает его на уход от действительности. В спектакле нет привязки ни к Дублину, ни к какому-либо другому местоположению — название спектакля обозначает «человека не отсюда», «чужака». Герой чувствует себя чужим, где бы он ни находился. Привязки ко времени тоже нет, этот спектакль — гротесковая, абсурдистская и местами трагическая притча с элементами мелодрамы.

Ещё больше спектаклей в Санкт-Петербурге смотрите у нас на сайте в театральном разделе.

Лучшие подборки от редакции KudaGo

Показать все даты

Театральные жанры

• Премьеры
• Драматические постановки

Возрастное ограничение

18+

продолжительность

2 часа 40 минут

актёры

Дмитрий Бутеев

Мария Лопатина

Ефим Роднев

Валентин Захаров

Виталий Сазонов

Степан Балакшин

Сергей Еликов

Александр Поламишев

Елена Зимина

режиссеры

Андрей Калинин

Хуго Эрикссен